Текст (PDF):
Читать
Скачать
В мире побеждающего глобализма, распада СССР и кризиса 90-ых годов в России привлекающей идеей стало неоевразийство. Оно противостояло раньше сформировавшейся в кругах советских семиотиков и историков культуры идее транскультуры. Как правильно замечает Михaил Эпштайн, она пытались доказать существование «такой универсальной системы знаков (семиосферы), в которой представлены, как бесчисленные варианты, все существующие культуры и возможности еще несбывшихся культур» [1]. Понятие транскультуры и убеждение о равноценности множества культур (мультикультурность) являются предсказанием постмодерна. Постмодернизм большие культуры дробит на части тн. семиосферы и помещает их в пространствии. Любая комбинация элементов культуры любой иерархической важности, которая существовала в общем пространствии цивилизационно-культурного человеческого бытия может создать обязующую модель. Вопреки этой концепции неоевразийцы, а на Западе школа «Анналов», понимают цивилизации как системы локального характера, состоящиеся из различных компонентов, образующих разные конфигурации и взаимодействия, что влияет на их общий характер. Локальная цивилизация, это большая социокультурная община, преимущественно сверхгосударственная, сверхнародная и сверхконфессиональная, которая имеет свою длинную историю, относительно беспечные границы, выработала свои хозяйственные формы, политические и общественные стандарты, а также духовную культуру, реализует свой индивидуальный путь исторического развития, реализует экспансию на избранные территории. Простым примером может служить американская модель, которая сама по себе является структурой хемиосферической. Этот термин употребляют этнографы по отношению к американскому фольклору, являющемуся смесью нескольких этнических культур. Неоевразийцы выступали, с одной стороны, против идеологов транскультуры, а с другой против американской цивилизационной экспансии, которая с позиции транскультурщиков казалась природным явлением. Для неоевразийцев означала инвазию глобализма. Беда в том, что глобализм раньше неоевразийства выработал modus operandi. Неоевразийцам пришлось присвоить глобалистские орудия, большинство из которых принадлежат культуре постмодерна. Александр Дугин, идеолог неоевразийства, многократно подчеркивал, что надо воспользоваться всеми приемам и технологиями современной западной культуры, вплоть до идеологических приемов постмодернизма в процессе противостояния глобализму: «Мы должны прорасти сквозь постмодерн, как живая трава сквозь мертвый асфальт. Это проект евразийской ризомы, клубневой (и клубной) системы. Мы в ином тысячелетии. Странно оказались мы за непроходимой чертой миллениума и теперь с тяжелой аскетической радостью осваиваем его язык. Этот язык ужасен, но мы хотим произнести на нем такое слово, чтобы операционная система пришла в логическое противоречие и мировой компьютер необратимо заключило» [2]1. Современное евразийство является многоаспектным и ставящим перед собой различные задачи движением международного масштаба. Оно, обзавелоcь издательством, журналами, распространяет свою идеологию в многотиражных изданиях книг, радио- и телепрограммах, отrрыло Новый Университет2. Учреждено Международное евразийское движение возглавляемое Александром Дугиным3. С 2005 г. в его рамках работает Евразийский союз молодежи. Философский портал «Арктогея» предназначен для приверженцев русской культуры. В нем монархическая и православная проблематика. Обновленный, богатый и многоязычный русский информационно-аналитический портал «Евразия» стал официальным сайтом Mеждународного евразийского движения. Он отсылает к многочисленным заграничным евразийским сайтам, в которых публикуются также русские материалы. Приступил к деятельности Евразийский экономический комитет, объединяющий предпринимателей, банкиров, бизнесменов. В 2003 г. была зарегистрирована партия Евразия. Эти формы деятельности созданы для борьбы с глобалистской экспансией США и с целью пропаганды собственной идеологии: «Евразийство должно стать сетью, паутиной, невидимой тканью, наброшенной на социальное тело планеты. Евразийцы должны быть повсюду и нигде, видимые и одновременно невидимые. Готовые в любой момент собраться для общего действия, и снова раствориться в переулках глобального мира. Во-вторых, евразийство как международное движение призвано подготовить предпосылки скорейшей интеграции постсоветского пространства» [2]. Дугин подчеркивает исключительность евразийства в политической философии, которое открывает новые перспективы, подругомупользуется постмодернистсим орудием. Его принципы следующие: допускает исчезновение национальных государств, взамен образуются континентальные империи, эти империи становятся глобальными наподобие атлантической империи, этика полов приобретет архаические формы, Евразия станет хозяйном постмодернистского зрелища [2]. Современный мир может развиваться согласно двум сценариям, пишет Дугин: одно- или многополярно. Один полюс - это США, многие это: Евросоюз, Евразия, исламский мир, японско-китайский, Транссахарийская Африка и Панамерика. Если Россия хочет участвоватьв постройке многополярного мира,то ее задача - сохранить западные границы Европы от англосаксонской гегемонии [3]. Для Европы две перспективы, либо она будет немецкой, либо восточноевропейско-славянской. Следуя принципу плюрализма, стихийного взаимообогащения и синтеза, с самого начала в неоевразийский проект были вовлечены различные традиции. Справедливо замечает Эдуард Зибницкий, что: «В фундамент новой антиглобалистской идеологии Дугин закладывает классических евразийцев, русскую старообрядческую традицию, опыт революции и национального социализма в России, богоискательство Серебряного века, а также западное контр-либеральное направление Ницше, Юлиуса Эволу с его «языческим империализмом», Рене Генона, Германа Вирта, пропагандирующего древнегерманскую традицию, карла Хаусхофера и Жана Тириара» [4]. В стратегические союзники привлекается и консервативный иудаизм и «континентальный» ислам мистических направлений. Конечно, чтобы из разного создать общее нужно вывести какой-то высший принцип, подчиняющий себе все разрозненные элементы «низшего» слоя. К числу таких элементов причисляется религия. В книге «Мистерии Евразии» Дугин трактует православие в терминах эзотеризма: «Православное христианство, никогда, в отличие от католичества, не терявшее до конца своего внутреннего измерения, явится логичным выбором в сфере религии для русских последователей Генона. И надо особенно отметить, что Генон много раз в своих работах подчеркивал необходимость причастности к живой и аутентичной традиции, без чего невозможна ни эзотерическая реализация, ни подлинное посвящение» [5]. Эта декларация определяет роль, какую играет память в евразийстве, не только в его современном издании. Евразийство манипулирует памятью, изменяет иерархию культурных ценностей, элементы существенные заменяет периферийными. В одной из статей Дугин убеждает, что миссия французского эзотерика Генона, совершившего конверсию из католицизма на буддизм: «Является миссией сугубо эсхатологической, сверхчеловеческой, связанной с циклическими законами и с волей Высшего Традиционного Центра, в последний раз предупредившего людей о близости Конца и о неминуемом наступлении нового Золотого Века, грядущего после финальной апокалиптической катастрофы, после гибели современного мира, абсолютный кризис которого вскрыл и высветил силой Божественной Мудрости Рене Генон, последний рыцарь Традиции» [6]. В связи с этим Эдуард Зибницкий задает вопрос, как удается Дугину в своей концепции совместить гностицизм, эзотеризм, интегрирующее начало с выступлением, выдержанным в строго ортодоксальном духе на Соборе Русской Древлеправославной церкви Белокриницкой иерархии (Москва, 1998 г.), членом которой он является [4]. Связанная с православными консервативными кругами, известная политолог Наталия Нарочницкая доказывает: «Для успеха неоевразийства нужен космополитический человек, утративший интерес и связь по отношению к целям и ценностям национального бытия. Это помогает вытеснить из дискуссии не только Россию и русских как живое явление мировой истории, но вообще сокрыть суть сегодняшнего спора о смысле бытия» [7]. Неоевразийская идеология употребляет постмодернистский антураж для создания геополитической программы. Наталия Нарочницкая правильно замечает, что тысячелетняя Россия в этой теории становится «историческим материалом», к которому идеология неоевразийства прикрепляет геополитические концепции современной европейской «новой правой» Жана Тириара и прожекты нового российско-германского «Священного союза» как «родственных» мистических имперских сил. Евразийский сайт Арктогея характеризует Тириара как выдающегося теоретика современного европейского национал-большевизма, авангардного нонконформиста, радикально порвавшего с темным наследием убогого консерватизма, автора тезиса о великой континентальной евразийской Евро-Советской Империи [8]. Александр Дугин считается сегодня русским геополитиком с мировой известностью. Однако, если возьмем во внимание, что геополитика - это синтез представлений о географической и политической структуре мира, то концепция Дугина не относится к этой проблематике. На это обращает внимание А. Игнатьев, замечая, что Дугин искусственно примешивает к евразийству геополитику и принимает так называемый «первый закон геополитики» - идею о вечной борьбе между континентальной и морской цивилизациями (теллурократии и талассократии) [10]. Он придает геополитическим концепциям духовно-мистический характер. По мнению Игнатьева, Дугинская система искусственно совмещает: натурфилософию, мифологию, религию, различные идеологические течения. Декларация сопротивления американской геополитике свидетельствует, по мнению Нарочницкой, o соперничестве либеральной и эзотерически-пантеистечоской доктрин. Они похожи космополитизмом, проявляющемся в привязанности к абстрактным геополитическим конгломератам. В этом надо усматривать причину привязанности к СССР [7]. Место гностической историософии неоевразийтва по отношению к глобализму Нарочницкая определяет как узурпацию, которая на полях ставит не только саму Россию и русских, но прежде всего затемняет смысл современного спора, касающегося смысла бытия. Для самого Дугина: «Геополитика - это мировоззрение. Она находится на том же уровне, что и марксизм, либерализм и т.д., т.е. системы интерпретаций общества и истории, выделяющие в качестве основного принципа какой-то один важнейший критерий и сводящие к нему все остальные бесчисленные аспекты человека и природы» [11]. На самом деле Александр Дугин за Карлом Хаусхофером обязывает «геополитику научить народ геополитически мыслить». Хаусхофер писал в статье «Континентальный блок»: «Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа - немцы и русские - всячески стремятся избежать междоусобного конфликта, подобного Крымской войне или 1914 году: это аксиома европейской политики» [12]. Постулаты Дугина, представленные в его «Геополитике», производят впечатление, что относятся к культурной традиции. Но это ложное представление, поскольку евразийское пространство не обладает единой культурной традицией, единым мировоззрением. Постмодернистский подход к традиции отличается убеждением, что все культуры равноценны, в связи с чем получается своеобразная идеологическая взвесь. Оригинальные культурные традиции лишаются в ней своей индивидуальности, силы своей сакральности. Поощряется эклектический подход к традиции. Примером может служить содержание идейной программы Евразийского союза молодежи: «Иерархия, порядок, социальная справедливость, сакральность, соборность, противостояние цивилизаций суши и моря, евразийства и атлантизма. Главным своим идеологическим противником евразийство называет либерализм. Современная геополитика дала неоевразийской философии научный арсенал, рациональную и действенную методологию, актуальность и применимость к реальной политике» [13]. Особое место в намеченной нами теме занимает позиция Хож Ахмеда Нухаева. Его доклад на конференции «Исламская угроза или угроза исламу» (2001 г.) лишен полемической стилистики, с другой стороны совсем отсутсвует в нем также постмодернистская геополитическая идеология [14]4. Исчезает типичная для языка неоевразийства мистическая фразеология. Нухаев говорит однозначно, что евразийство нужно для защиты традиционных ценностей. Консолидация России и Азии на прочной мировоззренческой основе возможна только тогда, если: «Евразийская идеология решительным образом осуществит крен от сугубо геополитического содержания в пользу традиционализма. Тогда чеченцы и россияне смогут перейти в двухсторонних отношениях от логики общего врага к логике общей цели» (с. 2). Поскольку в области цивилизационных достижений Россия не в состоянии соперничаиь с динамикой Запада, утверждает Нухаев, важнейшим является сбережение духовных ценностей всех религий на этом пространстве. Потому предлагает России, чтобы, высвободив огромные средства, которые тратятся на «технологическую гонку» с Западом, вложила она в действительно важные для народа отрасли: возрождение находящегося в перманентном кризисе сельского хозяйства, перенаправление их на экологическое оздоровление земли, вложение в микроэкономические проекты, направленные на возрождение деревни. «Новые позиции, занятые Россией и другими евразийскими странами, отрицание наращивания вооружений, защита экологии и семьи создадут мощное диссидентское движение на Западе. Таким образом, евразийская идеология получит распространение везде, где еще сохраняется стремление уберечь народы и среду их обитания от разрушительного воздействия слепых механизмов прогресса» - заявляет Нухаев. Разница между Нухаевым и Дугиным состоит в том, что Нухаев не позволил вовлечь себя в орбиту глобалистско-постмодернисткого мышления. Замечает в русской политике то, что стараются обойти молчанием русские неоевразийцы: «Я знаю, что сегодняшняя российская элита власти ясно осознает евразийский Восток своим союзником. В этом можно убедиться, проанализировав «евразийский ориентир» внешних инициатив российского руководства, его подчеркнутое внимание к духовенству, его курс на возрождение оси «Москва-Кавказ-Тегеран» как стратегического противовеса оси «Вашингтон-Кавказ-Токио» [14]. Очень трудно отделить Нухаева, чеченского сепаратиста с богатой биографией, от Нухаева неоевразийского мыслителя. Можно, однако, безоговорочно сказать, что его политические взгляды построены на фундаменте чеченской традиции и исламской религии. Они не искажены постмодернистской идеологией, Нухаев не создает геополитической «религии». Дугинская система представляет собой, кроме смеси элементов натурфилософии, мифологии, религии, различных идеологических течений, географический детерминизм. Неоевразийство признает превосходство пространства над временем - в пространстве воплощается суть бытия. Оно формирует людей, которые проживают в его границах, дает им энергию, благодаря которой они могут действовать согласно потенциалу, обладаемому пространством, и заодно отнимает у них линейную историческую память. Эта концепция является современной разновидностью убеждения эллинистических греков, относительно стабильности системы ойкумены - человечества, являющегося неотьемлемым и стабильным элементом неизменного земного пространства - составной части неизменного Космоса. Соперники греков - римляне - ушли от этой концепции. Свое мировоззрение строили в строгом соответствии с развитием Империи. Империя - это тоже пространство, но не обладающее универсальностью ойкумены. Рим - это центр мира, центр пространства и времени (Liwius, Ab Urbe condita, Wergilius Roma aeterna, Sallustius - Fragmenta historiarum o конце Рима, конце Мира). Имея в виду эти две античные концепции легко заметить, что евразийство ближе мышлению атомистов, которые воспринимали Землю как аналогичный элемент Космоса. Выделяли также вторичное пространство, конкретное, обладающее собственной морфологией, с центром и периферией. У этого пространства своя аксиология, напоминающая противопоствление суши и океана, Америки и Евразии. Русское евразийство не только подчеркивает первостепенную роль пространства, но также придает ему определенное функциональное расположение. Пространство имеет для него идейно-геополитическое значение, в отличие от чисто геополитического или чисто христианского. С точки зрения христианской метафизики пространство не существует вне времени. Оба этих измерения играют важную роль в эсхатологии. По отношению к широкой перспективе пространства, которую принимают во внимание православные богословы, геополитическая перспектива является ограниченной. Основная разница состоит в том, что для христианства пространство имеет универсальный характер, вытекающий из творческого потенциала Господа. Его достоинство связано с этим фактом и нельзя здесь вводить дополнительной расценки, потому что все сотворенное принадлежит своему творцу. Об этом неоднократно напоминает Ветхий и Новый Завет. Постмодернизм пытается остановить поток исторического времени и выстроить некое постисторическое пространство, что обозначает исчезновение времени в синхронической игре означающих. Постмодернистские проекты неоевразийства базируются на забвении о существовании важного спора между метфизикой и модерном, относящегося к иному пониманию роли времени и пространства в человеческом бытии. Память связана с временем, рождается им. Забвение в этом случае, укореняется в пространстве. Пространство является резервуаром моделей, которыми можно пользоваться для постройки любой «традиции» [15]. Хорошей иллюстрацией такого типа «традиции» является цитата из Михаила Эпштейна: «Строительство Петербурга, это первое и самое возвышенное событие Нового времени в русской истории, вместе с тем ознаменовало, в европейском масштабе, начало конца Нового времени, его вхождение в эпоху постмодерных симуляций, создания гиперреальности. Такого Запада на западе нет, он есть только в России, и этот российский «гипер-запад» есть уникальная, единственная в истории форма существования, когда имитация другой культуры становится способом трансценденции своей культуры. Нет на свете цивилизации более пьянящей и порочной, прелестной и гибельной, чем архипелаг Запад на территории России» [16]. Неоевразийтство сводится к проблеме выбора модели цивилизационного развития. Сегодня она ставится наиболее ярко там, где корни цивилизации не питаются римским источником. Предлагаемый путь воспринимается преимущественно как компромиссный, третий путь развития, который поможет сберечь фундаменты родной традиции, все то, что в ней является самым ценным, и одновременно позволит противостоять процессу глобализации, которая понимается как явление прежде всего экономическое. Наверно евразийство было связано с поиском идейной перспективы, необходимой для общественной мобилизации сил в процессе модернизации собственной цивилизации. В настоящее время в неоевразийской идеологии наблюдается эволюция взглядов на роль постмодерна в геополитике. По сравнению с ранними работами Дугин сейчас сосредоточивает внимание на проблемах геокультуры [17, 18]. Прежнюю концепцию, отождествляющую геополитику с мировоззрением заменяет взгляд, что геополитика является результатом защиты, экспансии или столкновения культурно-цивилизационных традиций. Много внимания Дугин уделяет анализу развития западной цивилизации. Приходит к выводу, что telos - целенаправленность западной культуры понимается на Западе как развитие от до-модерна до постмодерна. Так понимаемый telos воспринимается как универсальный, на его основе выработано критерии прогресса неизменные для всего мира [2]. Парадокс в том, что модернизация Русской Империи состоялась согласно ленинским критериям. Если коммунизм был русским модернизмом, то западный постмодернизм чужд России по той причине, что он является отрицанием западного модернизма. Этот факт не смущает прозападные русские элиты, для которых западные принципы telos воспринимаются как стимул развития России5. Русская трансформация 90-ых г. стремилась реализовать цели западной цивилизации, тогда как логика развития России сопротивлялась этому. Постмодернизм западного типа не обращает внимания на отрицательные результаты воздействия модерна, на традиционные общественные ценности. Постмодерн не противостоит модернистскому уничтожению традиции, поскольку он к ней безразличен. Постмодернисты не защищают никаких идеалов в сфере общественной, экономической и цивилизационной. Искусственная прививка западного постмодерна в России может привести к неожиданным результатам - убеждает Дугин. Он доказывает, что до-модернистские элементы культуры настолько пропитали ленинский модернизм, что он открывает перспективы возрождения традиционного общества. Сегодня Дугин обращает также внимание на факт, что постмодерн изменил смысл слова империя. Империя стала синонимом глобализма6. Дугин ссылается на дефиницию Томаса Барнетта (The Core, империя как центр ретрансляции смысловых, экономических, онтологических парадигматов, составляющих содержание глобальной информации). Согласно логике постмодерна и вопреки ожиданиям Россия может развиваться в любом направлении. Одним из них является Евразийский союз как отказ от участия в глобалистской конкуренции. Но самое интересное заявление Дугина относится к тому, что постмодерн открывает эсхатологическую перспективу. Неоевразийство стремится к возрождению империи, не с целью достижения экономической или территориальной пользы. Империя преследует эсхатологическую цель [22, 23]. «Современность начинается там, где отрицается базовая онтология вечности. Традиционные, немодернистические цивилизации строились на этой онтологии вечности. Нормативная модель политического устройства именуется симфония властей или учение о православной империи. Только империя является нормативным типом устройства православного государства» [24]. Надо заметить, что такие углубленные анализы Дугин излагает в присутствии семинаристской публики. Они отсутствуют в идейной программе современного евразийства. Для публики заинтересованной современной геополитикой Дугин докладывает об эсхатологических источниках ближневосточного конфликта, основанных на эсхатологических преданиях вероисповеданий сторон конфликта [22]. Дугин затрагивает основную проблему современной культуры - отсутствие концепции человека. Он связывает это с наследством антропологии Лока, которая убеждала, что человек является чистой доской, на которой можно все записать в процессе воспитания. Западная антропология видит человека только в роли гражданина. Однако традиционная империя, подчеркивает Дугин, состоит не из граждан, а народов, сохранявших свою культурную автономию [25]. Характерной чертой Дугинского дискурса является то, что он выстраивает свои концепции наподобие русских мыслителей XIX в. вступая в спор с западной идеологией или мировоззрением. В этом плане евразийцы начала XX в. были более самостоятельны. Дугина нельзя упрекнуть в незнании православного богословия, антропологии или доктрины государства. Этими фундаментальными знаниями он делится с публикой во время многочисленных выступлений и лекций, не включая эту проблематику в идею евразийства. Потому она производит впечатление искусственно произведенной в противовес западной идеологии. По принципу теории АрнольдаТойнби: вызов и ответ [26].