Text (PDF):
Read
Download
С началом XXI века внимание ученых вновь привлекла проблема стратегической культуры, в контексте которой осмысливается роль и значение политической культуры, национальной идентичности в сохранении суверенных прав государств или союзов государств. Особую актуальность приобрела эта тема в связи с эффективным использованием США, западноевропейскими государствами всего арсенала стратегической культуры, направленного на изменение национальных стратегических культур и идентичностей в ряде стран Восточной Европы, Азии, Африки как способа ведения современной войны и отстаивания суверенитета в англо-саксонском понимании. Для большинства работ, посвященных стратегической культуре, характерна общая позиция признания несомненного её значения для понимания и стратегического прогнозирования ключевых проблем и основных направлений сохранения или нивелирования идентичности, совершенствования политики в сфере международных отношений в целях эффективного решения возникающих угроз и снижения рисков сохранения суверенитета или определения его границ [см., напр., 1; 2, С. 25-27; 3, С. 197-221; 4, С. 19-28; 5, С. 261-268; 6, С. 21-26; 7, C.91-102; 8, С. 41- 47; 9]. Классическое определение стратегической культуры дано Джеком Снайдером (J. L. Snyder) в 1977 году: «Стратегическая культура может быть определена как совокупность идей, обусловленных ими эмоциональных состояний, а также паттернов стандартного поведения, которые члены сообщества, являющиеся носителями национальной стратегической культуры, приобретают в процессе обучения или его аналогов и обмениваются ими в связи с определением соответствующей стратегии. В том, что касается стратегии, стандартное поведение в этом смысле рассматривается прежде всего как осознанное (когнитивное) поведение» [10, P.8; 11, P. 3-9; 12, С. 118-135]. Согласно теории стратегической культуры рациональные действия государственных акторов детерминированы культурной составляющей. Так, американский исследователь Дженни Джонсон (J. Johnson) обосновывает необходимость гибкого подхода в оценке факторов стратегической культуры и допущение о совокупности объективных и субъективных факторов ее изменения, включая национальную культуру как значимую переменную для анализа решений, принимаемых в сфере суверенитета и внешней политики. «Политические приоритеты элит и их решения определяются национальной культурой, политическим процессом и организационной культурой, обусловлены материальными возможностями, ингибируются (ограничиваются), либо напротив продвигаются внешними политическими акторами. Но представители элиты могут включать в повестку дня и политического курса вопросы, направленные против норм и ценностей национальной культуры (разработанные фактически с позиций контркультуры, как в случае обоснования преимуществ США в возможности упреждающего применения силы) и продавливать принятие соответствующих пунктов, даже не взирая на сопротивление, связанное с действием механизмов традиционной стратегической культуры [13, P. 3, 8]. Стратегическая культура является, по мнению британского ученого К. Грея (Colin S.Gray.), «полезным инструментом понимания самих себя, других и того, как эти другие видят нас». Он исходит из положения о взаимосвязи культуры, стратегической культуры, стратегической истории и геополитики, что в свою очередь определяет содержание собственно реальной политики. Грей считает, что это должно предполагать гибкость в выборе методов и средств влияния. Политическое видение или политический менталитет Грей рассматривает как производную культуры в целом, и стратегической культуры, в частности. Именно культура определяет видение и понимание норм общего блага, качества жизни, безопасности и суверенитета конкретного сообщества. В свою очередь, политическое видение определяет политику и ее возможности реализации этих общенациональных стандартов и норм с учетом реалий и ограничений, определяемых особенностями мироустройства, включая мировую политику. Соответственно, подчеркивает Грей, именно культура с большей вероятностью имеет приоритет, преобладает, а порой и господствует в управлении и политике, поскольку она находит воплощение в ментальности, оценочных суждениях и установках настолько, что никто не может препятствовать или блокировать ее влияние. С этим связано значение исследования культуры, политической культуры и собственно анализа стратегической культуры для понимания ее влияния на идентичность и сути современной политики [14, Р. 1- 30]. Таким образом, К. Грей интерпретацию смыслов и значений исторического опыта осуществляет на основе культурологического подхода, соответствующей концепции культуры, а также концепции исторического нарратива. Лоренс Фридман (L. Freedman) понимает нарратив как исторические сюжетные линии, имеющие целью убеждение людей в той или иной интерпретации и объяснении событий, из которых возможно сделать определенные выводы. Нарративы, связанные с историческим событиями прошлого, по Фридману, создаются или передаются через систему образования и воспитания с целью структурировать у других людей определенную ответную реакцию на события настоящего. Нарративы имеют стратегическую природу, именно поэтому они не возникают спонтанно, отмечено у Фридмана, нарративы осознанно и обдуманно конструируются, либо в них могут быть заимствованы уже существующие идеи, которые развиваются и усиливаются в той или иной степени [15, P. 22]. Г. Экстейн (H. Eckstein), еще в восьмидесятые годы динамику социальных изменений и связанных с ними модификаций в сфере культуры усматривал в самой направленности культурализма на осмысление политического континуитета, то есть целостности и стабильности как нормального состояния общества. Основу такого подхода, по мнению Г. Экстейна, составляют четыре фундаментальных постулата культурализма: об ориентированности действия; об изменчивости, неустойчивом и непостоянном характере ориентаций; о культурной социализации; о кумулятивной социализации [16, P.790-792]. Особое внимание вызывает постулат о кумулятивной социализации. Раскрывая суть культуралистического подхода к пониманию динамики процесса социализации личности, теоретик подчеркивает важность ранней социализации как своеобразного фильтра, когда содержание и характер ранней социализации обусловливают последующий процесс социализации таким образом, что их коррекция крайне затруднена. Во-вторых, тенденция к оформлению всего набора полученных в ходе обучения когнитивных, аффективных и эвалюативных ориентаций в некоторую стройную структурную целостность, чем и достигается определенный уровень согласованности диспозиций личности [16, P.791-792]. Изменения культуры и системы ориентаций Экстейн относит к процессам, обусловленным изменением ситуаций и объективных условий взаимодействия, когда человек постепенно проходит все ступени и институты социализации: вследствие процессов, происходящих в обществе и во внутренней политике государства; в результате внутренних социальных катаклизмов; в связи с привнесенными извне изменениями; как результат миграционных процессов и социальной мобильности и т. д. Аарон Вилдавски (A. Wildavsky) в своей теории культуры утверждал, что культурной идентификации личности всегда предшествует конфликт культур, в результате которого и оформляется специфическое сочетание культурных компонентов, составляющих стержень культуры конкретной личности. Именно конфликт культур обеспечивает культурную идентификацию со смысловым значением, необходимым личности для своей идентификации и определения собственных преференций. Характерно, что преференции рассматриваются не как причина идентификации, а как ее следствие [17, P.593, 595]. Отечественные исследователи, в основном, ограничиваются анализом эволюции теории стратегической культуры. Концепция стратегической культуры была сформулирована в рамках исследований проблем международной безопасности и стала одним из основных инструментов противостояния рискам и угрозам суверенитету и безопасности в целом. Но в отечественной «Стратегии национальной безопасности», которая является базовым документом стратегического планирования, определяющим национальные интересы и стратегические национальные приоритеты Российской Федерации в области сохранения суверенитета на основе равноправных международных отношений категория «стратегическая культура» не используется [см.: 18]. В отличие от российской Стратегии в Стратегии национальной безопасности США, подписанной президентом США 15 февраля 2015 года, было прямо заявлено: «Мы будем лидировать с позиции силы. Стратегический фундамент Америки прочен. Не существует замены американскому лидерству ни перед лицом агрессии, ни в вопросах всеобщих ценностей, ни в обеспечении более надежной безопасности самой Америки» [см.: 19]. Стратегическая культура обозначается в качестве одного их основных инструментом реализации американского глобального лидерства. Большинство американских экспертов считает возможным и неоспоримым возвращения к однополярному миру под эгидой США в результате использования всех инструментов стратегической культуры в отношении национальных идентичностей. Еще более полувека назад А. Даллес считал возможным «перестроить» российскую идентичность через подмену истинных ценностей фальшивыми, культуры - масскультурой, создание хаоса и неразберихи в государственном управлении, возведение бюрократизма и волокиты в добродетель «с помощью единомышленников и помощников в самой России» [см.: 20]. Уже в XXI веке, согласно Збигневу Бжезинскому, в результате противодействия национальных стратегических культур «на фоне международной нестабильности и даже потенциально смертельной угрозы глобальному благополучию» наступит «продолжительный этап довольно хаотических перестановок глобальных и региональных сил, в которых проигравших будет гораздо больше, чем очевидных победителей» [см.: 21]. Американский политолог Ч. Купчан (Ch. Kupchan) предлагает сценарий, который можно обозначить как сценарий «турбулентного мира»: ни государство, ни международная организация, ни межгосударственное объединение в одиночку не сможет и не будет осуществлять единоличное глобальное лидерство в XXI веке. В результате будет формироваться не система координации, но система конкуренции [см.: 22]. Стив Манн считает, что реакцией на мировую «турбулентность» может стать дальнейшее нарастание недоверия между ключевыми полюсами силы друг к другу и использование хаоса в качестве осмысленного орудия одного из полюсов, например, США [см.: 23]. На взгляд авторов, вполне закономерен начавшийся процесс выхода Великобритании из Европейского Союза. Это является свидетельством попытки двух англосаксонских государств через двойственный союз попытаться противостоять влиянию стратегических культур Европы, Китая и России [см.: 24]. Глобальный хаос, по мысли французского исследователя Ж. Аттали (J. Attali), может быть преодолен за счет формирования в мире системы «гипердемократии». В институциональном плане она может представлять собой «совокупность местных, национальных, континентальных и общемировых организаций, считающихся с мнением каждого человека». Это позволит избежать рисков и угроз глобальной турбулентности и вернуться к позитивной глобализации [25, С. 255]. Можно согласиться с Ж. Аттали, Дж. Фридманом [см.: 26] в том, что двигаться вперед, противостоять внешним и внутренним вызовам суверенным государствам невозможно без духовного, культурного, национального самоопределения. Человек и политические отношения, в которые он вступает в мире политики, - это микросистема, включающая в себя такие компоненты, как система мотивации (потребности) личности; система политических ориентаций (когнитивные, аффективные, эвалюативные, общие диспозиции) на микроуровне; система ценностных ориентаций (включая индивидуально значимые ценности, нормы, правила, паттерны политического действия) личности; соответствующие конкретной ситуации социополитического взаимодействия аттитюды (индивидуальные позиции), формы и виды политической активности, а также другие структурные элементы субъективного микрополитического действия. Содержание и качество социополитического действия и взаимодействия определяются в значительной мере характером политической и общенациональной культуры как системы ценностей, традиций, норм, принципов и стандартов социального действия, символов и их общих смысловых значений. Фактор культуры, а также определяемая культурой структура идентичности и тип идентификации, доминирующий в обществе, являются определяющими в социально-экономическом развитии государства, степени его геополитического влияния и суверенитета. Существенные ограничения суверенитета государств в Европейском Союзе, Молдавии Грузии, Украине, полная потеря его в ряде стран Северной Африки и на Ближнем Востоке в результате воздействия атлантической стратегической культуры на их национальные идентичности очевидны. Очередным объектом атаки избрана Сирийская Арабская Республика. В апрельские дни 2017 года вновь зазвучали обвинения в адрес правительства Б. Асада в «применении химического оружия, начиная с 2015 года», которое под строгим международным контролем было вывезено и уничтожено еще несколько лет назад. Повторяются эти бездоказательные обвинения и в ноябрьские дни 2017 года на Генеральной Ассамблее ООН. Полным ходом идет подготовка к «белорусскому майдану». Подвергается рискам и российская идентичность. В средствах массовой информации зарубежных стран мартовские антикоррупционные демонстрации в России и реакция государства вызвали соответствующий комментарий министра иностранных дел С. Лаврова: «Когда одни и те же события вызывают разную реакцию, наверное, опять приходят на ум те самые пресловутые двойные стандарты. Я не помню, чтобы кто-то очень сильно переживал, по крайней мере публично, по поводу тех решений, которые были приняты не так давно в Германии, Нидерландах, Австрии, власти которых просто запретили проводить определенные митинги» [27]. Президент Российской Федерации В. В. Путин выделил следующие риски российской идентичности. Во-первых, - это объективное влияние, по сути, давление глобализации на национальную идентичность России и других стран. Национальную идентичность России и других стран может сохранить укрепление института международного права и национального суверенитета: главенство международного права; выработка ключевых решений на коллективной основе; равенство прав всех стран и народов; право на самостоятельный выбор своего развития. Во-вторых, - это тяжелейшие последствия национальных катастроф ХХ века, когда наше Отечество дважды пережило распад государственности. Кризис государственности способствовал формированию и сохранению ряда кливеджей - разломов, ставших основой возникновения противоречий и конфликтов, в том числе конфликта ценностей: разрыв традиций и единства истории, деморализация общества, дефицит взаимного доверия и ответственности. Результат - разрушительный удар по культурному и духовному коду нации. Важнейшее направление преодоления последствий этого удара определяется следующим образом: ответственность перед самим собой, обществом и законом. В-третьих, неустойчивость и уязвимость конструкции прежней идеологической монополии, не имеющей будущего в современном мире, и отсутствие национальной идеи, основанной на национальной идентичности. Необходимы историческое творчество всего общества, вся история нашей Родины без изъятий должна стать частью и фундаментом российской идентичности. В-четвертых, наличие мирового тренда отрицания нравственных начал, в том числе христианских ценностей, и традиционной идентичности. Сохранить и укрепить национальную идентичность возможно путем сбережения ценностей, заложенных в христианстве и других мировых религиях; норм нравственности, формировавшихся тысячелетиями; уважением права большинства и права любого меньшинства на отличие. Анализ типов социального действия и социального поведения граждан России позволяет сделать вывод, что приоритетным в государственной стратегии укрепления национальной идентичности является формирование ценностно-рационального действия как доминирующего с включением в качестве неотъемлемых составляющих рационального, аффективного и традиционного компонентов действия. В-пятых, кризис мультикультурализма. Причина кризиса объясняется том, что это была во многом привнесенная искусственно, сверху внедряемая модель. Но есть реальные пути укрепления национальной идентичности в многонациональной и многоконфессиональной стране. Прежде всего, это поликультурность, полиэтничность в историческом сознании, в духе, в историческом коде народов России, на которых естественным образом последнее тысячелетие строилась отечественная государственность [см.: 28]. Таким образом, стратегическая культура является действенным инструментом воздействия на национальных культуры и идентичности с целью их изменения. Геополитическими акторами стратегическая культура используется для достижения геополитических целей. Риски российской идентичности и пути их минимизации осознаются государством.
